[COLOR=darkblue][SIZE=+1]
На палатях в полудреме после кринки молока,
И душистого раздолья сенокосного лужка,
Мы лежим, а баба Аня, притушив лампады свет,
Нам рассказывает крайне занимательный сюжет.
Как была-де молодою, да с подружками шутя,
Порешили в баньке ночью погадать на жениха.
Распустив льняные косы, лишь исподнее надев,
Собрались под полночь в баньке, дверь лопатой подперев.
Заходить по-одиночке тайный требовал обряд,
В комнатушку, где стояли восковые свечки вряд.
Вот пред зеркалом садится красна-девица одна,
И негоже ей молиться без нательного креста...
Сухоцветом и дровами пахнет в пыльной тишине,
И висит луна нагая в незашторенном окне.
Жутко девице - нет мОчи, сердце сжал холодный страх.
Видит в глади зазеркалья - ноги в красных сапогах!
Приближаются, спускаясь по ступеням всё быстрей,
Вот уж плечи показались, вскоре явится пред ней!
И, зайдясь в истошном крике, покрывалом в тот же миг
черным зеркало накрыла и исчез за ним жених...
Мы лежим в оцепененьи, дрему, как рукой сняло,
И всё та ж луна нагая смотрит в узкое окно...
"Кто же был то, баба Аня? По ступеням кто сходил?
Да неужто дед наш, Ваня в зазеркальи том бродил?!"
Промолчала... Бабу Аню, лишь под утро сон нашёл.
Вспоминались ей... цыгане! Табор, что в село пришел.
И как глянулся девице статный, молодой цыган,
В танце, улетавший птицей вольнокрылой к небесам!
Жарким пламенем мелькали, вспышки в девичьих глазах!
Всё кружили, всё плясали - ноги в красных сапогах!
Ну а дальше всё известно - заперетили их любовь.
Разлучили... Он уехал. Им негоже портить кровь.
Позже были лишь страдания: голод жуткий и война.
После стала парню Ване, Аня - верная жена.
Лишь порою, лунной ночью, снятся черные глаза,
И катИтся вдоль морщинок одинокая слеза... :((
Гаэлина.[/SIZE][/COLOR]